Владислав Фельдблюм. ПЕРЕСТРОЙКА: ОБЪЕКТИВНАЯ ЗАКОНОМЕРНОСТЬ ИЛИ ИСТОРИЧЕСКАЯ СЛУЧАЙНОСТЬ? (из книг: В.Ш.Фельдблюм, "К общеэкономической теории через взаимодействие наук, 1995; Владислав Фельдблюм, "Вторжение в незыблемое: путь химика в политическую экономию", 2007) |
НАПИШИТЕ МНЕ! | ЗАЙДИТЕ НА ЭТОТ САЙТ! |
Основное противоречие советского социализма заключалось в объективной невозможности (в условиях противоборства с экономически эффективной системой современного капитализма) удовлетворять возрастающие потребности людей при сохранении преимущественно принудительной мотивации их труда, при дефиците материального и творческого интереса к труду, при несовершенном планировании развития народного хозяйства, при явно недостаточном использовании достижений науки и техники.
Многие советские люди испытывали чувство глубокого разочарования и недоверия в отношении тоталитарно-бюрократической системы. Слишком велик был разрыв между лозунгами и реальной жизнью. Рабочие были недовольны низкими заработками и тяжёлыми условиями труда. У колхозников к этому добавлялась необустроенность сельского быта. Интеллигенция постоянно ощущала тотальный контроль со стороны высокомерных и невежественных партийных чиновников. Руководители предприятий были задёрганы бесконечными директивами, циркулярами, запросами и заведомо невыполнимыми планами. Это недовольство было загнано вглубь массовыми репрессиями, но, когда они ослабли, стало прорываться наружу. Импульсом к начавшимся серьёзным переменам в жизни советского общества явился, несомненно, фундаментальный факт глобального масштаба. В разгар "холодной войны" история цивилизации достигла поворотного пункта. Общество, наконец, осознало, что война между СССР и США, двумя ядерными сверхдержавами, представляющими две различные и соперничающие социально-экономические системы, наверняка приведёт к гибели цивилизации и, тем самым, обеих этих систем. С этого момента прежнее мирное сосуществование (с риском начала войны в любой момент) начало переходить в стадию сближения и большей открытости. Это, в свою очередь, подтолкнуло советское общество к осознанию собственных проблем и к их сравнению с проблемами и образом жизни стран Запада. Збигнев Бжезинский следующим образом охарактеризовал социально-экономическую ситуацию в СССР накануне перестройки: "Представляется сомнительной попытка соединить идеологический застой с технологическим обновлением...Такая попытка способна, скорее, породить внутренние противоречия, часто сопряжённые с противостоянием между идеологами и технократами...Результатом будет либо временный компромисс (как во времена Брежнева), либо резкие политические повороты от одного акцента к другому. Последующая напряжённость будет расширять брешь между политической системой и обществом; политическая система не сможет отреагировать на внутренние трудности, и возрастающее общественное давление будет вызывать более фундаментальную переоценку одновременно и идеологической, и институциональной основы советского строя" [1, с. 172-173]. Это было написано за 15 лет до начала перестройки и, как мы теперь видим, во многом подтвердилось. Некоторые склонны усматривать в перестройке поражение СССР в "холодной войне" или результат некоего предательства. Дело, однако, не в терминологии. Нельзя недооценивать того важного факта, что советский социализм своим существованием на протяжении десятилетий оказал огромное преобразующее влияние на мир капитализма. Начало этому влиянию положила Великая депрессия, когда "новый курс" президента Рузвельта немало позаимствовал у советской практики государственного регулирования экономики. Характеризуя мировую динамику общественно-экономического развития, А.Д.Сахаров писал, что без социализма буржуазный практицизм и эгоистический принцип частной собственности рождал "людей бездны". Только конкуренция с социализмом и давление рабочего класса сделали возможным, по мнению А.Д.Сахарова, социальный прогресс двадцатого века и "дальнейший, теперь уже неизбежный процесс сближения двух систем" [2, с. 42]. Теперь пришло время советскому обществу сделать шаг навстречу Западу во избежание самого худшего - гибели цивилизации в пожаре ядерной войны. И если бы в 1985 году к власти не пришёл М.С.Горбачёв, то рано или поздно другой советский лидер вынужден был бы сделать свой вклад в этот "неизбежный процесс сближения двух систем". Этот процесс сближения в условиях советского общества, до того закрытого для мира капитализма, объективно не мог не привести к серьёзным внутренним переменам. Если необходимость перемен осознавалась обществом, то в отношении способов их практического осуществления такой ясности не было. Книга М.С.Горбачёва [3] была столь же сильна в критике недостатков существовавшей системы, сколь дискуссионна во всём, что касалось программы реформ. Собственно, программы и не было. Это было, конечно, плохо. Отсюда - многие последующие ошибки и просчёты в политике. Ведь ещё Леонардо да Винчи сказал: "Влюблённые в практику без науки - словно кормчий, ступающий на корабль без руля и компаса; он никогда не уверен, куда плывёт. Всякая практика должна быть воздвигнута на хорошей теории, вождь и врата которой - перспектива...Наука - полководец, а практика - солдаты" [4, с. 23]. Можно ли на этом основании предъявить серьёзные претензии к инициаторам перестройки? Это - сложный вопрос. Беда в том, что как раз науки и не было. Не было ровным счётом никаких научных основ, на которые могла бы (и обязана была бы) опереться программа перестройки, чтобы провести её с наименьшими издержками для общества. Как мы уже видели, не было адекватной экономической теории социализма вообще и его советского варианта - в частности. Такая теория и не могла возникнуть изолированно от общеэкономической теории развития общественного производства. В свою очередь, разработка общеэкономической теории сдерживалась недостаточностью исторического опыта и отсутствием в обществе необходимой творческой атмосферы в отношении общественных наук. Круг замыкался. Объективно вопрос стоял так: начинать ли кардинальные перемены в условиях, когда они становятся всё более необходимыми, а научно обоснованная программа для осуществления этих перемен отсутствует? Конечно, можно было повременить, подождать ещё лет десять - двадцать. Возможно, за это время общество с помощью науки лучше подготовилось бы к неприятной, но неизбежной процедуре. Но могло случиться иное. Политическое, экономическое и военное противостояние двух систем настолько обострило бы ситуацию, что последствия могли бы намного превзойти все издержки перестройки, начатой в 1985 году. Несомненно, принятие этого решения - акт мужества со стороны М.С.Горбачёва. Объективная оценка этого решения ещё впереди. Краткосрочные исторические последствия не дают для этого достаточных оснований. Серьёзный упрёк инициаторам и руководителям перестройки может быть лишь один. Надо было, сознавая масштабы предстоящих преобразований, особенности нашей страны и отсутствие чёткой научной программы, действовать более осмотрительно, не разрушать то, что могло ещё работать до создания адекватной замены. Надо было более тщательно анализировать возможные последствия каждого последующего шага реформ, своевременно корректировать политику во избежание разрушительных последствий. Не следовало злоупотреблять тезисом о нехватке времени. Этот тезис сослужил такую же плохую службу, как в своё время тезис о необходимости форсированной коллективизации на селе или, позднее, решение о массированных повсеместных насаждениях кукурузы. Многие учёные и политики на Западе и не предполагали, что советские лидеры в пылу реформаторства разрушат даже то, что следовало бы усовершенствовать. Так, В.В.Леонтьев прогнозировал: "Советы собираются перенять только западную экономическую науку, а не западные экономические институты. Есть все основания полагать, что это вполне осуществимо" [5, с. 221]. Он и не предполагал, что реформаторы пойдут на уничтожение государственного социально-экономического планирования. Напротив, В.В.Леонтьев был уверен, что "в будущем введение научных методов планирования повысит общую производительность советской экономики". Он был убеждён, что "преимущества, которые русские извлекут из усовершенствования процесса принятия решений, на практике будут особенно значительными" [там же, с. 228]. В.В.Леонтьеву явно не хватило воображения, чтобы представить себе революционно-разрушительный размах российских реформаторов. С 1992 года централизованное планирование фактически перестало функционировать. При отсутствии развитых рыночных отношений наша экономика и система управления оказались и без плана, и без рынка! Перестройка началась под лозунгом "ускорения". В учебнике писали: "Особая задача плана в условиях перестройки - обеспечить коренное ускорение научно-технического прогресса...Сейчас речь идёт о широком фронте внедрения научно-технических достижений в производство" [6, с. 553]. Но в жизни всё было по-другому. Ведь в СССР, в отличие от западных стран с их капиталистической конкуренцией, все сколько-нибудь серьёзные технические новшества внедрялись под давлением сверху. Для этого раздавались награды за успехи и наказания за неудачи, при неослабном жёстком контроле. Именно так создавались новые крупные производства, главным образом в оборонных и смежных с ними отраслях. Механизма самовозрастания научно-технического потенциала не было. В этих условиях было невозможно совместить научно-технический прогресс с курсом на демократизацию общества и на "демонтаж командно-административной системы". Это вскоре поняли, об "ускорении" замолчали и заявили, что научно-технический прогресс возможен только при условии перехода к рыночной экономике. С этого момента начался развал научно-технического потенциала страны, а перестройка перешла в стадию всеобщей политической и экономической реформы. Ещё Альфред Маршалл отметил, что крайняя нетерпимость к социальным болезням так же вредна, как и крайняя терпеливость по отношению к ним. Советское общество долго терпело болезни тоталитаризма, и теперь оно начало проявлять крайнюю нетерпимость к ним. Это вызвало синдром разрушения практически по всем направлениям. В терминологии современной общеэкономической теории, за короткий срок почти одновременно снизились значения многих производственных факторов. Принудительная мотивация к труду исчезла, но ей на смену не пришла эффективная заинтересовывающая мотивация. Разрушалось экономическое пространство, нарушалось снабжение производства сырьевыми ресурсами. Сокращалась квалифицированная рабочая сила в базовых отраслях. По различным причинам простаивали и сокращались производственные мощности. Научно-технический прогресс оказался заброшенным, планирование свёрнутым. Резко снизилась управляемость сложными производственными комплексами. Всё это и многое другое привело к резкому спаду производства. При таком развитии событий была предпринята попытка стабилизации экономики. Но она напоминала усилия пилота вывести из штопора самолёт с нарушенным управлением. К маю 1990 года стало очевидным, что программа стабилизации экономики не работает. Именно тогда и подняли на щит идею перехода к рынку. Она быстро приобрела официальный статус. В мае 1990 года на сессии Верховного Совета СССР Н.И.Рыжков выступил с докладом "Об экономическом положении страны и о концепции перехода к регулируемой рыночной экономике". Начался рыночный ажиотаж. Пальму первенства захватили учёные. В их рядах возникла цепная реакция перевёртышей. Академики и членкоры, доктора и профессора, десятилетиями доказывавшие преимущества плановой системы хозяйства и получавшие за это не только высокие степени и звания, но и значки лауреатов, в один момент превратились в рьяных рыночников. Их примеру последовали подведомственные научные учреждения, их ученики и все те, кто усмотрел в этом верный путь ловли званий и чинов. Были, правда и противники столь поспешного перехода к рынку. Но их всерьёз уже не принимали. Между тем, на Западе даже явные сторонники рыночной экономики трезво оценивали и её негативные стороны. Например, в популярном у рыночников учебнике читаем: "В реальной действительности экономические системы располагаются где-то между крайностями чистого капитализма и командной экономики" [7, том 1, с. 48]. Авторы отмечают, что рыночная экономика задействует личный материальный интерес как мощный стимул экономического роста. Она делает ставку на роль экономической свободы в условиях конкуренции. Но, в то же время, "соблюдение личного экономического интереса не следует смешивать с эгоизмом" [там же, с. 52]. Что же касается конкуренции, то "хотя с общественной точки зрения конкуренция желательна, она больше всего досаждает индивидуальному производителю своей безжалостной действенностью" [там же, с. 89]. Далее нам разъясняют, что "достижение максимальной эффективности производства на основе применения новейшей технологии часто требует существования небольшого числа относительно крупных фирм, а не большого числа относительно мелких". Это, оказывается, ведёт к "угасанию конкуренции", к снижению её роли в экономике. Более того, нам разъясняют, что для конкурентной экономики могут быть характерны такие негативные явления, как расточительное и неэффективное производство, чрезмерное неравенство в распределении дохода, нарушения рыночного механизма, неустойчивость и др. Наконец, оценивая рыночную экономику в целом, весьма дипломатично пишут, что "это сложный вопрос" и что "научного ответа на такой вопрос не существует" [там же, с. 88]. Там, где западные экономисты оказались достаточного объективными, наши новоявленные рыночники уже имели готовый "научный" ответ! Финалом этого рыночного ажиотажа явилась либерализация цен, осуществлённая правительством Б.Н.Ельцина и Е.Т.Гайдара. Впрочем, справедливости ради, нельзя не отметить, что в создавшейся к этому времени обстановке такая мера была уже вынужденной. Иные решения были возможны ещё два-три года назад. Но это правительство приняло тяжёлое наследство. Народное хозяйство было изувечено предыдущими разрушительными процессами. Так случилось, что в 1995 году, почти одновременно вышли из печати книга Е.Т.Гайдара "Государство и эволюция" и моя книга "К общеэкономической теории через взаимодействие наук". Мы обменялись книгами. В своей книге Егор Тимурович очень точно описывает ту обстановку, в которой он согласился возглавить правительство: "Магазины были пусты, деньги (советские дензнаки) не работали, приказы не выполнялись, нарастало ощущение "последнего дня". Речь шла об угрозе голода, холода, паралича транспортных систем, развала страны...Вот в эти дни и начались "пожарные реформы" и была призвана команда "камикадзе". Нас позвали в момент выбора" [8, с. 152-153]. Это и в самом деле был исторический выбор, но отнюдь не между социализмом и капитализмом. Это был выбор между действенностью автомата Калашникова и силой денежных стимулов, выбор между гражданской войной и худым миром. И был сделан выбор в пользу пусть худого, но мира. Освобождение цен и либерализация торговли вызвали относительное снижение совокупного спроса и выброс на рынок множества до этого дефицитных товаров, в том числе импортных. Полки магазинов наполнились. Это успокоило население, породило надежды на лучшее будущее. Наиболее опасный сценарий развития ситуации был предотвращён. Об оценке дальнейших событий в России и об анализе текущего положения в стране можно прочитать в моей книге "Вторжение в незыблемое". Если будет возможность, я и об этом отдельно напишу в Интернете. Литературные ссылки 1. Zb. Brzezinski. Between Two Ages: America''s Role in the Technetronic Era. - New York: The Viking Press, 1970. 2. А.Д.Сахаров. Тревога и надежда. - М.: Интер-Версо, 1990. 3. М.С.Горбачёв. Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира. - М.: Политиздат, 1988. 4. Леонардо да Винчи. Избранные естественно-научные произведения. - М.: Изд. АН СССР, 1955. 5. Василий Леонтьев. Экономические эссе. Теории, исследования, факты и политика. Пер. с англ. - М.: Политиздат, 1990. 6. Политическая экономия: учебник для вузов / В.А.Медведев, Л.И.Абалкин и др. - М.: Политиздат, 1990. 7. К.Р. Макконелл, С.Л. Брю. Экономикс: принципы, проблемы и политика. В 2-х томах. Пер. с англ. - М.: Республика,1992. 8. Егор Гайдар. Государство и эволюция. - М.: Изд. Евразия, 1995. http://professor-f.narod.ru/resume.html E-mail: vladislav_feldbl@mail.ru |